Look Back In Anger, 2005

Оглянись во гневе

Анастасия Королева

Пьеса написана Джоном Осборном в 1956, идея постановки в 2005 в Edinburgh Royal Lyceum принадлежит Дэвиду Теннанту. Режиссер Ричард Барон. В ролях: Дэвид Теннант (Джимми Портер), Стивен МакНикол (Клифф), Келли Рейли (Элисон), Александра Моэн (Хелен).

Пьеса о странных взаимоотношениях четырех странных молодых людей, которых словно случайно занесло каким-то странным ветром в одну квартиру:
А) невостребованного и неприкаянного, прости господи, молодого интеллектуала (как его принято называть) Джимми Портера,
Б) его жены с темпераментом морской губки – аристократки по происхождению – Элисон,
В) их маловнятного друга (или все же больше, чем друга?) Клиффа
Г) Хелен – изначально приличной подружки жены, которая внезапно устроила Джиму с Элисон любовный треугольник на пустом месте, повесившись Джимми на шею где-то за кадром и бросив его в кадре в конце пьесы ради трудно осознаваемых мной идеалов.

В общем, сей опус - еще одна отрыжка 50-х годов, простите. Все-таки было что-то в этом времени дико странное, у меня в голове 50-е рифмуются с 80-ми. Какие-то такие же кривые.
Проблемы «рассерженных молодых людей» прошли в итоге как-то мимо меня. Я, действительно, не очень понимаю, чего они, собственно, сердились. Понять смысл их метаний, терзаний и прочих пиздостраданий из поведения, а тем более речей главных героев совершенно невозможно.

Автор пьесы дает Джимми столь мягкую характеристику, что можно прям получить приступ симпатии к этой любопытной личности уже заочно: «Джимми, молодой человек лет двадцати пяти, представляет собой раздражающую смесь искренности и насмешливой злости, мягкости и беззастенчивой жестокости. Он нетерпеливый, навязчивый и самолюбивый — сочетание, которое может оттолкнуть любого. Его яркий темперамент помогает ему почти всегда оставлять за собой последнее слово».

На деле же Джимми – истеричный молодой мудак, которого хочется придушить уже через пять минут его пребывания на сцене. Он несет псевдо-интеллектуальную пургу, не останавливаясь ни на секунду, хамит жене, другу, подруге жены и нет таких гадостей, которых он им не наговорил, и нет таких кривляний, которыми он перед ними не покривлялся. Зачем? Почему? А хуй его знает. Он – «рассерженный», ему можно.

Образчик пурги Портера: «Всем все безразлично. Все пребывают в состоянии упоительной лени. Я с вами скоро вообще обалдею. Уверен, вы поставили своей целью свести меня с ума. Боже мой, как хочется хоть какого-то душевного подъема, хоть совсем немного. Просто услышать теплый, проникновенный голос — «Господи! Я живой!» Есть мысль — немного поиграем? Давайте притворимся, что мы человеческие существа и действительно живем. Почему для смеха не повалять дурака? Притворимся, будто мы люди».

Папа, ты с кем сейчас разговаривал?

При этом (вы уже поняли, да?) отыгрывает все это Дэвид просто блестяще. Конечно же. Если бы он хотел сделать этого героя хоть капельку более обаятельным – ему достаточно было бровью повести. Нет, Дэвид довел омерзительность Джимми до какого-то такого предела, когда уже всякое человеческое терпение и сочувствие заканчиваются, и вот действительно в пору его придушить. Или хотя бы кокнуть чашку, как делает наконец доведенная до ручки Элисон.

Впрочем, в этой нехорошей квартире все не хороши.

Мутные и довольно двусмысленные отношения Джимми и Клиффа (кто они? Почему они живут все втроем, и при этом Клифф явно подбивает клинья к жене Джимми, а может и с ним самим не прочь, а?), наверное, очень возбудили бы слэшера, но я не слэшер.

Женщины раздражают нечеловечески. Полпьесы на сцене и за сценой длятся невыносимые терзания Элисон из-за ребенка (сказать мужу или не сказать, родить или не родить, родить тут или там, забыть умершего в родах ребенка или не забыть? – ей-богу, не могу въехать, в чем проблема, и почему нельзя было это все решить без заламывания рук и бросания мужа.
Хелен – вообще зайка. Сначала что-то там с прямой спиной цедила Джимми про то, какой он урод (я даже ей мысленно за это поаплодировала), после чего, спровадив жену рожать нафиг, тут же лихо повесилась уроду на шею. Ну а чего такому симпатичному мудаку пропадать, тоже верно. При этом далее следует не более психологически обоснованный рывок – потому что Хелен при виде вернувшейся жены тут же все осознала, быстренько покаялась и свалила, хотя «все равно я его люблю». Офигеть. Что это было?..

В общем, один там более-менее нормальный человек, который говорит что-то не надрывное и человеческое, да и тот – Клифф.

…Но зато как же хорош Теннант! Его звериная пластика, которая рождается только в роли, тут использована на всю катушку. Спросите, чего он НЕ делает на протяжении трех часов, потому что он успел практически все: поваляться полуголым на кровати, потанцевать, подраться, покататься по полу, потискать жену, потискать Хелен, покривляться, неприлично двигая бедрами и распахивая халат, вскочить на спинку кресла и с нее спрыгнуть, подвернуть в том же кресле под себя ноги, едва не закинув их за шею, стремительно выбежать, стремительно войти…

В общем, ради этой мечущейся по сцене поджарой фигуры (они специально напялили на него кофтюльку, которая не доходит до пупа?..) и стоит смотреть спектакль. Раздраженный и раздражающий, он ерошит волосы, язвит, корчит рожи, тараторит без умолку или без устали играет на трубе за стеной, нервно курит, нервно хватает, бессмысленно нервно пролистывает и нервно же отбрасывает газету. Ненормальный, с шилом в заднице, не знающий, куда себя деть, персонаж, от которого невозможно оторвать взгляд.

И когда он успокаивается, наконец, пряча слезы на груди своей «белки», своей жены, своей Элисон, только тогда, в самом конце, к нему проникаешься сочувствием. И на поклоны Дэвид выходит с еще непросохшими слезами, с искаженным болью лицом, не улыбаясь. Вот тут-то меня и пробрало.