Дело Омерля. Наталья Фоминцева

"Ричард II". Дело Омерля. 

Автор: Наталья Фоминцева

Последние выходные августа ознаменовались поездкой в Екб к Машеньке, с которой мы не виделись пару лет точно, и естественно просмотром «Ричарда». Для Машеньки – в первый раз. Просмотр был знаковый, с коньяком и пятью остановками для того, чтобы выдохнуть.

Потом конечно были разговоры до утра, и совершенно неожиданно Машеньку повело по непроторенному пути – в сторону семейства Йорков. Это именно Машенька вдруг взялась с жаром защищать старого Йорка, предъявив тот единственный аргумент, который я не взяла во внимание, но который в общем очевиден и, как мне кажется, действительно оказывает огромное влияние на Йорка – собственно, его возраст.

-Он же очень старый, Наташка, - говорила Машенька – Поэтому и пытается сделать все мирно. Какая ему война. Он не потянет, просто в силу возраста.
Но самый неожиданный поворот был, конечно, с Омерлем.
-Знаешь почему он заплакал? – спросила Машенька про сцену на башне замка Флинт.
-Знаю. Испугался.
-Да, и это тоже. А еще почему?
-???
-От разочарования. Потому что он только что смертельно разочаровался в своем короле.

И тут все как-то внезапно встало на свои места. В конце концов, кто из нас задавался вопросом, какие на самом деле чувства испытывал к Ричарду Омерль.




Весь цимес с самого начала заключился в том, что Оливер Рикс играл кого угодно, но вовсе не «скользкого Ратленда». То есть его герой, если быть к нему максимально справедливыми, не противен, не мерзок и, кажется, вполне искренен во всех своих телодвижениях. Да, он с самого начала спектакля болтается – ни вашим, ни нашим. Потому что ни там, ни там он не свой: слишком мягкий в компании кузена, слишком брутальный среди подчеркнуто инфантильных ричардовых фаворитов. Он действительно ищет свое место в этом мире, он ищет, кому служить, перед кем преклоняться. И находит.

Стоит обратить внимание, как Омерль всю дорогу смотрит на Ричарда. Всегда. Снизу вверх. И как Ричард всю дорогу едва его замечает. Он в общем и целом вообще не берет его в расчет, разве что испытывает к нему случайную нежность, обусловленную больше местом и временем, чем личностью Омерля как таковой. А Омерль, между тем, бежит к Ричарду, вернувшему из Ирландии, в тот момент, когда уже очевидно, что король – сторона явно проигрывающая, что немного не вяжется с предполагаемой расчетливостью «скользкого Ратленда».

Что касается Ричарда, то мы все про него знаем. Королевская осанка, харизма, сила поражения, разлет осколков. От его света слепнут, заслоняясь руками, даже злейшие враги. А тут Омерль. Мальчик. Тупо бежит на этот свет, не потому, что как-то хитро планирует вкусить победы вместе с королем. Нет, по ходу, вполне себе готов героически погибнуть. Те глупости, которые он несет на берегу и на башне замка Флинт про «друзей с мечами», - это нелепые и беспомощные попытки вернуть того короля, за которым шел. Разбудить Властелина и Повелителя в незнакомом и очень одиноком плачущем человеке, по недоразумению очень похожем на Ричарда.

На берегу Омерль растерян и не совсем понимает, что происходит. Там он в первый раз теряет своего Короля (точнее – видит в нем человека, но это совсем не то, что ему надо). На башне замка Флинт, когда Ричард является во всем блеске, Омерль стоит рядом, ближе всех: он снова видит того, о ком мечтал; но когда от имени своего кумира Омерль вынужден говорить унизительные слова о капитуляции, его голос начинает дрожать. Потому что именно в этот момент он понимает: не будет героизма, красивой гибели в ореоле яркого света. Не будет шанса умереть за короля. Потому что король снова куда-то делся. И он, Омерль, остался на башне замка с каким-то растерянным мальчиком, беспомощно спрашивающим его, что же им теперь делать.

Ричард жертвует собой в том числе и ради Омерля. Но Омерль не способен оценить эту жертву. Потому что она ему не нужна от слова «вообще». В его идеальном мире Ричард должен поступить, как Хотспер в «Генрихе IV» - распорядиться жизнями других (и жизнью Омерля, пожалуйста, он разрешает), погибнуть в бою, в блеске, в славе.

А потом испуганный человек целует Омерля, и тот даже хватает его за запястья, пытаясь остановить: это слишком сильно. Слишком страшно. Это… не надо. И так слишком много всего. И так не понятно, как теперь жить дальше.

Ричард, между тем, и здесь поглощен собой; в поцелуе для него открывается целый мир, к Омерлю отношения не имеющий: тут скорее что-то новое про себя и о себе. И собственный страх, и поиск точки опоры, и почти мгновенное ее нахождение. То же случится в момент смерти: узнав Омерля, он испытает к нему мгновенную жалость («Что же ты, дурак, сделал… с собой»), но в следующий миг сосредоточится на собственном ускользающем состоянии.

Ричард вообще обречен именно на такую любовь. Вот и королева в сцене прощания, по-детски, не в силах сдержаться, кричит, призывая прежнего Ричарда – Короля, но не человека. Страдающий, принимающий унижения, он – чужой, незнакомый, ненужный, верните прежнего. Правда, к чести королевы, она справляется с собой, ее любовь оказывается сильнее, чем, наверное, думала она сама: и вот она вполне искренне готова следовать в темницу за мужем; она впервые увидела в нем человека, и готова его принять. Но поздно.

Между тем, у Омерля после замка Флинт жизнь катится под откос. Сторонники нового короля обвиняют в убийстве, в сцене отречения снова появляется Ричард, и он снова – король, и снова этот пепел Клааса начинает стучать в его сердце (если вообще умолкал), и Омерль вдруг становится инициатором заговора, а потом случайным виновником его разоблачения, а дальше совсем весело – родной отец бежит его предавать, мать стоит на коленях, новый король неожиданно милостив, сцена в общем дурацкая, и сам Омерль в ней смешон, и знает, что смешон: а какие были планы изначально! И весь этот хаос естественным образом вращается вокруг Ричарда, как причины всего. И возможно если убрать эту причину, все если не наладится, то снова станет как прежде - до возвращения из Ирландии и замка Флинт. То есть можно будет начать все сначала, с нового листа (вот и мать сказала: «стань новым!»), без вот этой занозы в голове по имени «король Ричард». Которому все равно уже не помочь (и невыносимо думать, что невозможно помочь).

Нет, убийство Ричарда не было актом милосердия по отношению к Ричарду. Это был акт милосердия по отношению к самому себе. Именно себя Омерль освобождал от короля и всех своих обязательств перед ним. «Прости. Все прости. В том мире, где теперь ты, нет ненависти, нет страстей; ты мертв, и я отдохну» - говорит героиня романа Александра Грина «Блистающий мир», организовав убийство человека, умеющего летать, только потому, что сам факт его присутствия в этом мире был для нее слишком сильным переживанием. «Ты мертв, и я отдохну» - вот на что надеялся Омерль, решившись на убийство. Болингброку хватило Ричарда, заключенного в темницу (с глаз долой из сердца вон). Омерля это не спасало. Но, кажется, он понимал и природу схожих чувств Болингброка к Ричарду – поэтому и притащил гроб новому королю: «Смотри, это сделал я, мы оба теперь свободны!».

И свобода действительно нагрянула. Но не такая, какой хотел Омерль. Полная и абсолютная свобода Каина: отчуждение, одиночество, возможно – призрак Ричарда. Похоже, у каждого из участников этой истории он - свой собственный.

P.S. Задумывал ли Доран именно такую историю? Играл ли Оливер Рикс именно это? Не уверена. Но эта версия, скажем так, не противоречит тому, что происходило на сцене, а дорановские постановки хороши вот этой бесконечностью возможных трактовок. В конце концов, мне нравится эта история – потому что благодаря ей в «Ричарде» как будто появился новый персонаж. И этот персонаж мне очень понятен. Потому что действительно бывают чувства, которые... сильнее, чем мы.